Автор Nika. Иной поворот дачной истории (Запись в дневнике)
Выставлять свои личные записи на всеобщее обозрение – удел самовлюбленных тупиц. Настоящий, искренний дневник предназначен только себе самой. Интересно, с какими ощущениями я буду читать эти строки, когда мне будет…например, лет 65? А пока на дворе скоро рассветет, а я вся дрожу, как будто меня выгнали голой на мороз, но при этом лицо мое пламенеет, а по сердцу разливается то жидкий азот, то кипящий сироп…То, что произошло этой ночью, ошеломило меня, вывернуло наизнанку…О нет, даже с моими филологическими амунициями это состояние не-пе-ре-да-ва-е-мо!
Впрочем, начиналось все банально и пошло. До предела. Кухтыревы-старшие уехали и оставили дачку дочке Ане, обладательнице вертлявой фигурки, смазливой мордашки, in vero красивых темно-каштановых волос и полной пустоты под их корнями. Аня притащила своих подружек и устроила, как пишут у них на форумах, «зажыг», а, по- русски говоря, пьянку с танцами и визгом. Если и разговаривали, то только матом…Меня давно это удивляет: красивые девочки, из хороших семей, студентки…а матюгаются походя, машинально, как семечки лузгают. Около полуночи я подошла к забору и подозвала к себе Аню. Та сначала попрыгала козой, потом, напоказ виляя бедрами, приблизилась ко мне. Я попросила сделать музыку потише. Анна в ответ выдала весьма унизительный дивертисмент на тему того, что вместо занудства я могла бы примкнуть к их изысканному обществу. Мне стало противно и тошно, как от пощечины. Пожелание звучало издевательски, поскольку было ясно, что мне и в пьяном виде не взбредет в голову идея «зажыгать» в такой компании вместо спокойного сна после и накануне трудов праведных.
Как оплеванная, я вернулась к себе на дачу и, не включая на крылечке свет, стала курить. Музыка у Ани стала еще громче, песни – еще пошлее. Тут я увидела, что Наталья, моя соседка и приятельница, тоже не спит, у нее горело окно. Окольной тропкой я пришла к ней и постучалась. Наталья была в халатике и с головой, замотанной мокрым полотенцем – грохот «музыки» допек ее еще сильнее, чем меня. Я рассказала про то, как ответила на мою просьбу Аня. Будучи особой спокойной и сдержанной, Наталья вспылила. «Надо проучить этих мерзавок!, - сказала она. И призналась, что хотела это сделать одна, самостоятельно, но от жесткого разбирательства ее сдерживало только очевидное неравенство сил, если дело дойдет до драки…Когда с тонких губ Натальи слетело слово «драка» (так же непринужденно, как «патиссоны» или «шланг»), я почувствовала какое-то странное, новое на вкус чувство. В нем было и волнение, и страх, и желание чего-то нового, острого, неизведанного… «Драка…» - повторила я, словно эхо. «А что? – вскинула брови Наталья, - человеческого языка они не все равно не понимают! С волками, как говорится…». Я открыла рот, но соседка словно прочитала мои мысли. «Не волнуйся, Маруша, - сказала она, нас будет уже не двое, а трое. Мне на мобильный только что Лиля звонила, она тоже вне себя от ярости!».
Так обычно с людьми и бывает. Пока ты одна – мучаешься от беспомощности, молча куришь и психуешь…Нас двое – уже критическая масса. А втроем – и в огонь и в воду! На узком лице Натальи заиграл румянец. Она скинула халатик, натянула весьма дерзкий открытый купальник…На моем крылечке к нам присоединилась Лиля, вид у нее был весьма угрюмый. Через калитку мы молча прошли на кухтыревский участок. Там продолжалось «веселье», девчонки были уже изрядно пьяны. Лиля подошла к Ане, как вроде бы к хозяйке, но не успела и двух слов сказать, как Аня резко толкнула ее. Ошарашенная Лиля упала и вскрикнула. Я, наверное, до самой старости запомню этот стоп-кадр: соседка, в своем мирно-дачном обличии, сидит на траве, босая, расстегнутая, с удивленным выражением на лице…Табунок девчонок со сжатыми кулаками…Надменно-наглая гримаса на точеной мордочке Ани…Ани…Я стою перед ней…Я…Уже не такая как эту долю секудны назад…А какая? Я и сейчас не пойму.
Потому что дальнейшее неправильно описывать словами типа «я начала», «я сделала»…Это было скорее «мной», в другом залоге. Мои поступки были абсолютно спонтанными и не запрограммированными мной самой. Словно какая-то дикая, первобытная сила, которая затихла в человеке много-много веков назад, вернулась в его – точнее, в мою! – плоть… Отключив и рассудок, и чувство реальности…Мои руки САМИ вцепились в распущенные волосы Аньки. Из моего горла САМ полился какой-то густой, урчащий рев. И моя нога САМА, без сознательной команды, взлетела в резком ударе…
…Когда я почувствовала, как моя пятка вбивается в мягкое тело Ани, точнее, в нижнюю половину живота…Когда мне в уши ударил громкий, писклявый хрип…Когда я увидела ее искаженное болью лицо…Меня пробило что-то вроде электрического разряда. В жилах закипело, сердце вспыхнуло. Вне себя, абсолютно вне себя, я стала дергать и мотать девчонку за волосы, из стороны в сторону, попутно награждая новыми пинками, потом повалила на траву, не отпуская волос…Аня вопила – громко, и с таким отчаянием, словно я убивала ее самым жесточайшим образом. И каждый ее вопль становился для меня райской музыкой восторга, каждая ее слезинка – алмазом моего торжества…Я упивалась, я на самом деле упивалась тем, что это смазливое ничтожество в моей власти, что я теперь не униженно выслушиваю ее поучения, а поучаю ее сама! Права, права была Наталья – это была, кстати, единственная мысль, а не рефлекс – что с этими пустышками только так и можно разбираться!
В эти…наверное, всего лишь секунды…я утратила контроль за всем, кроме Аньки, верещавшей на траве с волосами в моих пальцах. И вдруг сама ощутила острую, подлую боль…в самой груди! Ее схватили пухлые пальцы другой девчонки, имени которой – как и всех, кроме Аньки – я не знала. Она была круглолицей, коротко стриженной брюнеткой, большеглазой…И полностью голой! Видать у этих деток 21 века все представления о стыде умерли, не родившись…Но тогда я об этом не думала – только о том, как избавить свою грудь от этой дьявольской боли. Я схватила голую за руки, а мое колено, опять само собой, без команды, согнулось и ударило ей в живот, под пупок, где все было расписано какими-то рунами…Девчонка отчаянно застонала и ее рот распахнулся беспомощной буковкой «О»…И руки, ее руки ослабли! – я сразу оторвала их от своей ноющей груди и взметнула наверх, а мое колено снова повторило атаку…И дикий, животный вопль ударил мне прямо по мозгам! Я попала голой в пах. Девчонка зажалась, кроликом запрыгала на цыпочках, но тут же грузно упала на газон и, скрючившись в запятую, стала кататься по траве. И снова я оцепенела, снова не могла оторвать взгляда…Я сама, наверно, открыла рот, а глаза мои были, как у Андерсена, «как две круглые башни»…Я пялилась и пялилась на это съежившееся, голо-мраморное, совсем еще юное тело, разрисованное, как у Квикега в «Моби Дике»…На сморщенное болью личико порочного ребенка…Я вся тряслась и сама охала, в унисон своему частому, нервному дыханию…
Тут ко мне подскочила Наталья. Ее лицо сияло каким-то ясным безумием…Такой, наверно, была Дева Жанна в бою! «Надо Лиле помочь, - крикнула она, - ей трудно!» Лиле на самом деле было трудно. Ее, небольшую даму уже под пятьдесят, пыталась на траве завязать узлом загорелая девушка с большой голой грудью. Сначала мне показалось, впрочем, что и эта полностью раздета, поскольку ее, с позволения сказать, трусики сводились к трем ниточкам ярко-розового цвета… Она уже придавила Лилю задницей в грудь и, захватив ее ногу под коленом, загибала к голове. Лиля не кричала, но ее лицо было перекошено, а ноги в приспущенных леггинсах беспорядочно дергались. Мы с Натальей действовали, не сговариваясь…но очень слаженно. Я уже понимала, что приводит этих недоделанных моделей в состояние шока – и вцепилась загорелой в волосы, взмахами наматывая их на запястье. Она заорала и тут же бросила ломать Лилю. Я оторвала девчонку, а Наталья наградила размашистым футбольным пинком. Вопль оборвался – лилина мучительница обняла свою киногрудь и повалилась на бок. Но я снова приподняла ее за волосы, подставив живот соседке еще под один меткий пинок…Не помню точно, как мы действовали дальше, но очень скоро загорелая девчонка превратилась в зареванное ничто. Я водила ее за волосы, как собачку на поводке, а она ползала на четвереньках и хныкала: «Не надо! Пощадите!». Мы с Натальей переглянулись. Соседка с улыбкой предложила бросить ее в бассейн – оказалось, там уже бултыхалась Анька и еще одна, курносая блондинка. «Как щенят! – довольно мурлыкнула Наталья, - ну точно как щенят!» Я легко лишила побежденную ее эротического атрибута. Стринги были гнилыми, сразу порвались - и зареванное ничто кувырком полетело в гламурный водоем к своим гламурным подружкам.
Я вернулась к «своей» татуированной голышке. Я вся тряслась и горела. Она была моя…моя…жертва? Добыча? Не отдавая себе отчета (да еще при соседках по даче!) я села татушнице сначала на грудь, потом прямо на лицо…Когда я ощутила своим женским естеством расслабленную, растерзанную плоть, моя кровь стала закипать…в низу сгустилось очевидное томление…влажное томление… Я с трудом взяла себя в руки и встала с девчонки. Тут подошла Лиля, которая снимала напряжение сигаретой (она вообще курит много, вдвое больше моего). У Лили к этой «экстремалке» был свой счет, за боль и унижение в навязанной ей борьбе. Мы с Натальей согласились с Лилиным предложением «повесить ее посушиться на заборе, как коврик» - что и было проделано, хотя и не без труда. Тело девушки оказалось тяжелым, словно из литой резины. Мы разложили ее поверх ограды между кухтыревской и лилиной дачами. Перекладина легла нашей жертве поперек живота, а широкий круглый зад сверкал под луной, придавая зрелищу комический и сюрреалистический оттенки одновременно… «Она без сознания, может? – забеспокоилась Наталья, но Лиля звонко шлепнула девчонку по ягодице и та отозвалась стоном и шевелением пяток.
Мне захотелось обнять Наталью…по-дружески. И я обняла. Стройное, сильное тело соседки было жарким. И чуть скользким от проступившего пота. «А как там твои щенята? – спросила я. «Поглядим!» - улыбнулась Наталья. У нее на щеках проступали ямочки, когда она широко улыбалась, как сейчас. Мы пошли к бассейну, но услышали чуть сзади голос Лили: «Давайте музыку-то выключим, в конце-то концов!». На самом деле, все время нашей схватки из динамиков продолжали верещать то ли «Блестящие», то ли «Свистящие». У Натальи руки росли, как говорят, откуда надо – она махом повыдергивала проводки…
…И наступила долгожданная ТИ-ШИ-НА…С неба нам дружески подмигивали ясные, косматые звезды. На яблоне решила прочистить горлышко запуганная какофонией пичужка. Со стороны бассейна тоже доносился писк, только другой. В булькающей воде в обнимку плавали Анька, Курносая и Загорелая-без-стрингов. Все три хныкали и пускали сопли. Курносая полезла было на бортик, но Наталья столкнула ее пяткой прямо в морду – и девчонка бултыхнулась обратно, обдав нас брызгами. Аня обнимала совсем раскисшую голую смуглявку. На секунду наши глаза встретились. Анна смотрела на меня, как забитая собачонка, злобно и в то же время моляще. Я вспомнила, с чего все началось и сказала соседской дочке: «Ты, кажется, звала меня присоединиться к вашей милой вечеринке, не правда ли? – Анька сопела, - вот я и пришла. Извини, что не одна, так получилось. Раз уж мы откликнулись на ваше приглашение, то мы и угостимся немного…Вы не возражаете?» Я говорила на самом деле любезно, без издевки. Мокрые и растрепанные девчонки не вызывали у меня теперь даже презрения. Так, ничто и звать никак…
Мы расположились на пластиковых стульях у борта бассейна. Я сделала Лиле мартини с соком и льдом, а себе с Натальей – по рецепту Джеймса Бонда. «Смешать, но не взбалтывать» - улыбнулась она кончиками губ. А я предложила очевидный тост: «За победу, милые!» Мы чокнулись и выпили. Я подумала, что быстро захмелею, но, напротив, только взбодрилась. Я сидела ближе к Наталье и снова обняла ее, за плечи, чуть прижав ее щеку к своей. Она опять улыбнулась «до ямочек» и сказала, что я (да, Мара, ты!) сегодня была великолепна. И что она, Наталья (нет, я все-таки поддалась алкоголю!) просто гордится такой соседкой…В ответ я прижала ее еще крепче и поцеловала. «Спасибо, Ната! – сказала я, - если б не ты, мы бы так и сидели, как крысы, каждая в своей норе!». Я провела пальцами по сильному, словно вырезанному из благородного дерева, животу соседки… «Она мне определенно нравится, - сказала я сама себе, - но нравлюсь ли я ей? В конце концов, между нами лет десять разницы…» Поняв, что мои щеки горят, а мысли путаются, я еще раз поцеловала Наталью, чмокнула довольно затягивающуюся Лилю и, пошатываясь, пошла спать.
Да, спать. Я была уверена, что после ТАКОГО – едва успею раздеться и «провалюсь в сон», как писали в книгах про разведчиков. Но вышло все иначе. Я разделась, приняла душ – иначе в постель не ложусь. Накинув халатик, вышла покурить на крыльцо. Соседки мои тоже разошлись, на газоне было темно, свет горел только в кухтыревском домике. Покурив, я легла и…стала «отматывать пленку назад». На моих губах, как на старой фотобумаге, проявился прохладный и глубокий поцелуй Натальи…Я снова увидела перед собой трех мокроволосых девчонок в голубой воде бассейна и маленькую луну на заборе под луной великой и настоящей… Я положила ладонь на самый низ живота – и тело вспомнило победную истому, отозвалось теплой негой…Потом пальцы поднялись на грудь, которая помнила другое – боль, острую, мерзостную боль…
…А потом пальцы потянулись к клавиатуре ноутбука.
Скоро уже рассветет. Я – как выжатая тряпка. Безмерно счастливая выжатая тряпка. Я продержусь часов до девяти и позвоню шефу. Скажусь больной. И это в каком-то смысле будет правдой.
Разместил: veronica
|